«Вся штука в том, что я ничего ниоткуда не списываю, никому не подражаю, ничего не подгоняю под чужие теории и не придерживаюсь казенных форм выражения», — объяснял Корней Чуковский сам себе в дневниках причины своего позднего успеха. Успех действительно пришел к нему после семидесяти, в последние десятилетия длинной, не всегда счастливой жизни: Ленинская премия, встречи с восторженными детьми и бывшими детьми, выросшими на его книгах, наконец, статус хозяина и хранителя всей детской литературы, который поддерживается до сих пор. И до сих пор в Переделкино в начале и в конце лета разжигают большой Чуковский костер, из которого совершенно шаманским образом рождается новая детская литература: здесь выступают поэты и писатели, читаются стихи, прыгают ряженые Айболиты.
Впрочем, те, кто застал костер еще времен Чуковского, говорят, что нынешний — только бледная его тень. Тот костер полыхал до небес, до самых верхушек деревьев, под музыку военных оркестров и выступление ученых медведей; приезжала Агния Барто и клоуны, Чуковский в костюме индейца и головном уборе с перьями, облепленный детьми, читал себя раннего, притворно забывая слова, — удивительно странный балаган, настоящий праздник.
Чуковский обожал праздники. Он был человеком большим во всех отношениях и все делал с размахом. «Чуковский Корней, Таланта хваленого, В два раза длинней Столба телефонного», — писал его школьный приятель Володя Жаботинский, будущий «национальный герой Израиля». И дочь Лидия Чуковская вспоминает об отце первым делом именно его громадный рост: «Сидя в лодке и потрагивая через борт прозрачную серую воду, мы прикидывали, бывало, на глаз: а если считать до глубины, до самого-самого бездонного дна — сколько тут окажется пап: шесть или больше?» Первое, что в нем запоминалось, — умение быть больше одного человека, вмещать в себя миры, превращать все кругом в заразительную игру, в которую включались как дети, так и взрослые.
Но когда он писал, его мир вдруг становился крошечным и уютным. Это касается и воспоминаний о литераторах его времени, которые в изложении Чуковского живут необычайно дружно, словно соседи на единой даче. Это тем более касается сказок, в которых всегда изобретается уютный понятный мир с пряничками. Поэтому, кстати, сказкам Чуковского так подходят рисунки Владимира Конашевича с его фактически лубочной миниатюрой: фигурки крошечные и при этом живые, словно городок в табакерке. «Муха-цокотуха, — писал Чуковский Конашевичу, — давно уже столь же моя, сколь и Ваша». Как и Бармалей, Айболит, Бибигон. Два огромных художника объединились, чтобы создать маленький мир.
Слушать отрывок
«О Чехове, Некрасове, Репине, Блоке, Пастернаке, Ахма...»
![О Чехове, Некрасове, Репине, Блоке, Пастернаке, Ахматовой, Маяковском, Куприне, Андрееве]()
О Чехове, Некрасове, Репине, Блоке, Пастернаке, Ахматовой, Маяковском, Куприне, Андрееве
Слушать книгу целиком
14 дней бесплатно для новых пользователей
Слушать в StorytelДобавить на полку в приложении
«Буржуазная чепуха»
«Пошла муха на базар и купила самовар» — помните? И начался пир на весь мир, за который Чуковского чуть не закенселили большевики. В 1928 году Надежда Крупская объявила войну с «чуковщиной», но запретить Цокотуху пытались еще раньше, сразу после выхода в 1924-м, за прославление буржуазных праздников, идиллии «мещанских свадеб» и щедрости мухиных застолий. Сегодняшнему преданному читателю трудно представить, что самый детский классик был еще и одним из самых запрещаемых. Что всю жизнь он бегал по цензорам, пытаясь отстоять в своих сказках слова: одним не нравилось восклицание «Боже!» в «Мойдодыре», других возмущал Петроград и городовой, а третьим казалось, что, даже избавившись от пережитков прошлого, «Крокодил» сохранял слишком много радости, — строя социализм, не положено откликаться на всякую «буржуазную чепуху».
Даже когда от сказок его наконец отстали, Чуковский и воспарял, и падал с размахом: например, уже в шестидесятых задумал построить собственную Вавилонскую башню, пересказать Библию для детей, собрав писателей и художников в одно подарочное издание, причем ни разу не произнеся слов «евреи» и «бог». Книгу каким-то образом выпустили, а потом сразу запретили как пропаганду сионизма.
Слушать отрывок
«Муха-Цокотуха»
![Муха-Цокотуха]()
Муха-Цокотуха
Слушать книгу целиком
14 дней бесплатно для новых пользователей
Слушать в StorytelДобавить на полку в приложении
В 1928 году Надежда Крупская объявила войну с «чуковщиной», но запретить Цокотуху пытались еще раньше, сразу после выхода в 1924-м, за прославление буржуазных праздников, идиллии «мещанских свадеб» и щедрости мухиных застолий.
Читайте также
«Бедный я, бедный, неужели опять нищета?»
Еще сложнее было бы современному читателю представить, глядя на масштабы переделкинской дачи, что немалую часть своей жизни запрещаемый Чуковский прожил в бедности: каждый новый запрет означал новый виток обивания порогов редакций и цензурных комитетов. «Бедный я, бедный, неужели опять нищета?» — записывал Чуковский после статьи Крупской в 1929 году, когда стало очевидно, что сказки его не будут печататься. А в 1934-м, когда цензура и пресса в очередной раз обрушились на его «Крокодила» за аллегорическое описание Корниловского мятежа, в сердцах заносил в дневники: «Черт меня дернул написать „Крокодила“».
Слушать отрывок
«Крокодил. Телефон»
![Крокодил. Телефон]()
Крокодил. Телефон
Слушать книгу целиком
14 дней бесплатно для новых пользователей
Слушать в StorytelДобавить на полку в приложении
Немалую часть своей жизни запрещаемый Чуковский прожил в бедности: каждый новый запрет означал новый виток обивания порогов редакций и цензурных комитетов.
Читайте также
Спустя век трудно сказать, что это была такая уж плохая идея — написать «Крокодила». Уж наше собственное детство без «Крокодила» и «Бармалея» точно бы заметно обеднело. И нашим детям сказки Чуковского нужны не меньше — они одновременно завлекают сюжетом и понятны реалиями, просты и высоколитературны. Его строки моментально запоминаются — «Кто говорит? Слон. Откуда? От верблюда. Что вам надо? Шоколада!», — они точны, веселы и совершенно лишены пошлости.
Маршак отмечал, что Чуковский первый скрестил русский лубок и литературную сказку, его рифмы впервые рождались из фольклора, как в английской детской поэзии, которой Чуковский, как собственно и Маршак, был большой ценитель. «Крокодил», при всей своей нарочитой легкости, весь состоит из отсылок — и к детской песенке про «по улицам ходила большая крокодила», и к сатирическому рассказу Достоевского. Чтобы так убедительно притворяться простаком и изображать легкость, требовалось быть человеком по-настоящему высокой культуры.
«Тараторил как шаман»
Все дело, наверное, в том, что Чуковский начал писать для детей не из нужды, не по принуждению, а по любви. Еще не наступили времена жестокой цензуры, когда детская литература стала единственным убежищем. Более того, это убежище сам Чуковский, еще того не зная, и создал, придумав язык и форму будущим детским историям. Ну а в десятые годы прошлого века программа у Чуковского была совсем другая — перенести на русскую почву лучшее в любимой им английской литературе.
Полвека спустя писатель рассказывал, что начал придумывать сказку «жил да был Крокодил», чтобы утешить заболевшего сына Колю, который якобы попал под извозчика, и «тараторил как шаман», не задумываясь о форме стиха, рифме или точности эпитета, только чтобы отвлечь ребенка от болезни. Заговоры Чуковского работают и на взрослых — однажды ему удалось отвлечь Блока от больной ноги. Его строки словно созданы для бормотания, повторения: летит Комарик, горит фонарик, сразу к дедушке мохнатому толстопятые бегут, все спасены, зло посрамлено.
В его копошащемся обаятельном мире мелочей из какой-то комической финтифлюшки почему-то обязательно разрастается грандиозное зло, но в финале оно всегда посрамлено. Невозможно даже представить, как сильно Чуковский повлиял на нашу веру в хорошие финалы. Он с первых своих страниц обещал, что все будет хорошо, и никогда в этом не обманывал.
Слушать отрывок
«Айболит и другие»
![Айболит и другие]()
Айболит и другие
Слушать книгу целиком
14 дней бесплатно для новых пользователей
Слушать в StorytelДобавить на полку в приложении
В его копошащемся обаятельном мире мелочей из какой-то комической финтифлюшки почему-то обязательно разрастается грандиозное зло, но в финале оно всегда посрамле
Читайте также
«Мои сказки действительно никому не нужны»
Сегодня эти сказки так и тянет читать как аллегории — но они почти никогда не задумывались таковыми. «Крокодил» написан где-то в 1916 году, а задуман был и того раньше, но все же современники уверенно читали его как иносказание о Корниловском мятеже. «Тараканище» был задуман в 1921-м, а опубликован в 1923-м — и в нем все равно видели смелую пародию на Сталина. О чем сам Чуковский, который «Сталина любил», с удивлением узнал только в 1956-м. «Крамольная» сказка чуть ли не единственная из всех его текстов свободно переиздавалась, даже когда весь остальной Чуковский был под запретом, — и в 1936-м, и в 1937-м. В 1930 году на Шестнадцатом партийном съезде ее процитировал сам Сталин, правда, не сославшись на источник, за что Чуковский — и не совсем в шутку — обвинил его в плагиате. Но, может, именно сталинское признание привело к тому, что вместо опалы и ареста Чуковский получил в Переделкино дачу и еще 30 лет жег там свой костер.
Слушать отрывок
«Детям от 2 до 6 лет. Бибигон»
![Детям от 2 до 6 лет. Бибигон]()
Детям от 2 до 6 лет. Бибигон
Слушать книгу целиком
14 дней бесплатно для новых пользователей
Слушать в StorytelДобавить на полку в приложении
«В голове у меня толпились чудесные сюжеты новых сказок, но эти изуверы убедили меня, что мои сказки действительно никому не нужны — и я не написал ни одной строки».
Читайте также
И только «Приключения Бибигона», последняя сказка Чуковского, написанная победным летом 1945 года, была попыткой актуального политического выступления, а в итоге стала комической неудачей. Сегодня за такой образ победы над фашистской Германией и вовсе, наверное, распяли бы. Героическое опять превращается в комическое, большое — в малое, лилипутик-герой скачет на утенке, сражается с грозным индюком, живет в игрушечном домике в зелененьком камзольчике.
Неудивительно, что «Бибигон» взбаламутил цензурное море, и больше Чуковский сказок не писал. Правда, по-настоящему он бросил их писать задолго до этого: когда в 1929 году клеймить «чуковщину» бросилась вся советская пресса, он вынужден был отречься от своих сказок публично, в «Литературной газете». А сразу после этого заболела туберкулезом любимая младшая дочь, Мурочка, — с ее смертью вдохновение оставило писателя окончательно. «В голове у меня толпились чудесные сюжеты новых сказок, но эти изуверы убедили меня, что мои сказки действительно никому не нужны — и я не написал ни одной строки».
Внимательный слушатель и увлеченный читатель
Впрочем, настоящей трагедией Чуковского можно считать не то, как стремительно он выбыл из детских писателей, а то, как надолго и накрепко в них застрял. Сам-то себя он считал детским автором в самую последнюю очередь. По первому рождению он был чрезвычайно талантливым критиком — возможно, лучшим в ХХ веке. Но, несмотря на свой огромный рост, взрывной характер и прямоту суждений, он был человеком слишком деликатным, чтобы осуждать живых. Поэтому предпочитал дожидаться, когда живые станут мертвыми, чтобы тут уж не стесняться в выражениях.
Его книга об Уолте Уитмене, книга о Некрасове были ему гораздо важнее всех крокодилов: «…я тайно ревную свои взрослые книги к детским. Я уверен, что моя книга о Горьком лучше „Мойдодыра“ и книга о Некрасове лучше „Крокодила“. Но этому никто не верит. „Крокодил“ разошелся в 250 000 экз., а „Некрасова“ и двух тысяч не разошлось!!!»
Слушать отрывок
«Царь Пузан»
![Царь Пузан]()
Царь Пузан
Слушать книгу целиком
14 дней бесплатно для новых пользователей
Слушать в StorytelДобавить на полку в приложении
Его книга об Уолте Уитмене, книга о Некрасове были ему гораздо важнее всех крокодилов: «…я тайно ревную свои взрослые книги к детским».
Читайте также
Книгу о Некрасове, которую Чуковский любовно писал почти десять лет, сегодня тем более не читают. «От двух до пяти» переиздается миллионами, а «О Чехове», труд зрелых десятилетий Чуковского, последний раз выходил в 2007 году. В идеально справедливом мире Чуковского не бросали бы, вырастая из «Мойдодыра», а читали бы и дальше, потому что и во взрослых своих текстах он безупречно точно оценивает и безукоризненно работает с языком. Его «Высокое искусство» об искусстве перевода и «Живой как жизнь» о русском языке — это настоящие учебники говорения и в целом того, как устроена речь, что в ней должно быть и чего быть не должно. А еще он замечательно писал о современниках — тех, с которыми дружил и встречался, а дружил он, кажется, со всеми. Настоящей сверхсилой Чуковского оказалась способность быть внимательным слушателем и увлеченным читателем.
Спасительная любовь к литературе
«В период черных годов 1919–1921 я давал оглушенным и замученным людям лекции Гумилева, Горького, Замятина, Блока, Белого», — записывал в дневниках Чуковский. Дневники, которые он вел всю жизнь, — свидетельство огромной, спасительной любви к литературе. «Мне больно видеть у себя на полке книгу, которой я еще не проглотил!» — вздыхал Чуковский. Всю жизнь он заботился об устройстве слабых: «Опять я бегаю и хлопочу о старушках, а жизнь проходит, я ничего не читаю, тупею. Какая дурацкая у меня доброта!» Ну и внимательно записывал свои разговоры с писателями. При жизни из них выросли книга «Современники», изданная в 1963-м, любовные рассказы о Чехове, Ахматовой, Блоке, Пастернаке, где все они предстают в первую очередь прекрасными людьми. Эти рассказы сохранились в фонограмме, где текст начитан самим автором: мягкий выговор, безупречная русская речь.
Даже если он говорит о ком-то плохо, например пишет о мелком, подражательном стиле Замятина, то и это делает ласково: «Я, по крайней мере, бываю искренне рад, когда увижу его сытое лицо». А уж хвалил он тем более взахлеб, даже под конец жизни, когда способность воспринимать и любить тексты уже стирается. Вот он в 1960-м впервые читает по-английски «The Catcher in the Rye» («о мальчишке 16-ти лет, ненавидящем пошлость и утопающем в пошлости»): «И как написано!! Вся сложность его души, все противоборствующие желания — раздирающие его душу — нежность и грубость сразу». А вот Солженицын, которого Чуковский искренне опекал, читает ему поэму «Прусские ночи», и слушателя сносит «огромной мощью таланта»: «Буйный водопад слов — бешеный напор речи — вначале, — а кончается тихой идиллией: изнасилованием немецкой девушки».
Слушать отрывок
«Корней Чуковский»
![Корней Чуковский]()
Корней Чуковский
Слушать книгу целиком
14 дней бесплатно для новых пользователей
Слушать в StorytelДобавить на полку в приложении
Всю жизнь он заботился об устройстве слабых: «Опять я бегаю и хлопочу о старушках, а жизнь проходит, я ничего не читаю, тупею. Какая дурацкая у меня доброта!»
Читайте также
Даже в дневниках Чуковского, не говоря уже о текстах, всегда поражает, насколько его самого там, кажется, нет. Он никогда не выпячивает себя, всегда как будто самоустраняется из рассказа. Есть знаменитая история, как его обидел Набоков, изобразив в мемуарах комическую сценку, как Чуковский с непередаваемым русским акцентом пытался поговорить об Оскаре Уайльде с Георгом V. Чуковский ответил, что, хотя разговора такого, конечно, не было, он мог бы быть. «Я был очень нескладен: в дырявых перчатках, не умеющий держаться в высшем обществе — и притом невежда, как все газетные работники, — невежда поневоле, самоучка, вынужденный кормить огромную семью своим неумелым писанием». Набоков передал извинения, моральная победа, как всегда, осталась за Чуковским.
Она остается за ним и поныне. У него было удивительное все-таки умение изображать любой мир как ласковый и дружный. Все здесь существуют вместе, все едины. Этого единства, взаимной теплоты в современном пространстве очень не хватает. Как ни велик был Чуковский, как ни высоко горел его костер, всех ему не обогреть. Но как хорошо, что иногда к этому теплу можно возвращаться.
